Враг невидим - Страница 75

Так странно было разгуливать по школе с той стороны! Он видел всех, правда размыто, как отражения в воде – его не видел никто. Хорошо, что из-за эпидемии в коридорах было мало народу, удавалось избегать столкновений. А если бы не удалось избежать – интересно, что было бы: удар, или он прошёл бы сквозь встречного, как проходил через стену? В другой раз надо будет проверить, но сейчас нет времени на пустяки…

За поворотом в боковое крыло он всё-таки столкнулся, нос к носу, с фигурой вполне материальной и осязаемой. Она тоже шла этой стороной, принадлежала школьному смотрителю Коулману, и сразу стало ясно, что никакой он не человек, а самый настоящий гоблин, потому что с этой стороны он не считал нужным маскироваться.

Увидел его, нахмурил кустистые седые брови, и без того нависавшие на глаза, осведомился строго:

– Мистер Веттели, вы здесь зачем?

– Знакомую ищу! – оторопело выпалил тот.

– Ну-ну, – с осуждением покачал головой гоблин и побрёл своей дорогой. Потом вдруг обернулся и произнёс:

– Надеюсь, это останется между нами, мистер Веттели?

– О, да, мистер Коулман, разумеется!

Он энергично закивал, поскольку и сам был не заинтересован в огласке, но вдруг понял, что под «этим» смотритель подразумевал не свою нечеловеческую природу, а фарфоровую ночную вазу, которую торжественно нёс куда-то перед собой в вытянутой руке. «Наверное, у него в комнате нет клозета, – сочувственно подумал Веттели. – Бедный, не повезло!»

Нижний коридор правого крыла был увешан портретами учёных и мыслителей минувших веков, а также ныне здравствующих членов королевской фамилии. В их взглядах Веттели тоже не увидел одобрения, некоторые даже демонстративно отворачивались.

Добравшись до конца коридора, он был вынужден остановиться. Лестницы на второй этаж с этой стороны почему-то не существовало. По крайней, мере, лестницы в человеческом понимании этого слова. Вместо неё имелся узкий крутой скат, гладкий до блеска, будто облитый маслом и очень шаткий с виду. Веттели не сразу решился к подступиться к этой устрашающей конструкции, но оказалось, что подниматься по ней совсем не сложно, под ногами чувствовались самые обычные ступени, а правая рука нащупала невидимые глазом перила. В общем, это была самая обычная лестница, притворившаяся гоблин знает чем. Что ж, её право, лишь бы служила верно.

Дверь в комнату Огастеса Гаффина была заперта, но Веттели это уже не могло смутить, он решительно шагнул вперед… и больно вписался лбом в доску, прямо искры из глаз. Да, искры, в буквальном смысле слова, счастье, что ничего не вспыхнуло, и они медленно угасли на полу. Пришлось взять правее – каменная кладка оказалась сговорчивее старого дуба, и непрошеного гостя пропустила легко.

На этот раз хозяина в комнате не оказалось – и половина чудес исчезла вместе с ним. Особенно радовало отсутствие трупа под кроватью. Но присутствие радовало ещё больше!

На подоконнике, среди побегов шиповника, в застывшей позе, обхватив руками колени, устремив взгляд в гринторпские дали, сидела печальная маленькая фея. Нашлась!!!

– Гвиневра! – с замиранием сердца окликнул Веттели, он сразу почувствовал: что-то не так! Раньше ей никогда не удавалось усидеть на месте, да ещё в полном молчании, дольше трёх минут.

– Что тебе? – вяло откликнулась та, но тут же оживилась. – Берти? Это ты? Как ты сюда попал? Неужели сам пришёл? – при этом она почему-то старательно избегала на него смотреть.

– Пришёл, а что мне оставалось? – голос его звучал жалобнее, чем хотелось бы, – Ты куда-то пропала, я уже не знал, что и думать! Ждал-ждал, потом пошёл в лес, там мне сказали, ты в школе… Почему ты так долго не появлялась? Что-то случилось, да? – он замер в ожидании ответа.

– Случилось, – подтвердила фея угрюмо. – Не появлялась, да! Скажи, разве воспитанная женщина может себе позволить, появиться в обществе в таком виде, а?! – она обернулась резко, чтобы произвести больший драматический эффект. – Видишь? Эти юные уродцы, твои, с позволения сказать, соплеменники, заразили меня чем-то ужасным! Я утратила всю былую красоту, и дни мои, боюсь, сочтены! Вот сижу, готовлюсь к худшему, собираюсь отойти в мир иной средь цветов дикой розы. Очень любезно с твоей стороны, что заглянул навестить умирающую… нет, а с чего это ты вдруг развеселился? Тебе меня совсем не жаль?

Да, эффект был достигнут, он не тот, что она ожидала. Веттели расхохотался, совершенно открыто и бестактно. У него окончательно отлегло от души, когда взору предстала мордочка феи с ярко-красными, будто перепачканными свекольным соком щеками и лбом. Диагноз страдалицы был ясен.

– Ох, прости меня, Гвиневра, прости! Мне тебя очень жаль, это я на нервной почве смеюсь. Но знаешь, хочу тебя порадовать! Собираться в мир иной тебе ещё рановато, и былая красота вернётся в самые ближайшие дни.

– Ты уверен? – осведомилась фея подозрительно, радоваться она не спешила. То ли боялась разочароваться, то ли понравилось быть героиней душераздирающей трагедии и не хотелось так быстро выходить из роли. – Откуда тебе знать? Разве ты что-то смыслишь в целительстве?

– Нет, в целительстве я не смыслю, зато в этой болезни смыслю очень хорошо. От неё не умирают, поверь! В детстве у меня была точно такая же, и, как видишь, я жив и здоров. И в школе все живы по сей день. Краснуха опасна исключительно для дам в положении, точнее, для их будущего потомства. Всем остальным она способна причинить лишь некоторое неудобство.

– Неудобство! – вскричала Гвиневра горько. – Да я четвёртый день живу впроголодь! У этого грешного поэта в комнате шаром покати, хуже, чем у тебя, хотя я думала, хуже не бывает! Неси мне скорее…нет! Лучше неси меня скорее к себе и корми!