– Ты ведёшь себя так, будто мы специально ради тебя старались! – смеялась мисс Брэннстоун, помешивая кофе личной серебряной ложечкой. Хозяйство лорда Анстетта было таким скудным, что гостям приходилось являться с собственной посудой.
– Неважно, ради кого, важен результат! – по-детски радовался Веттели. – Спасительницы! Избавительницы! Семь дней свободы, целых семь дней!
– Да-а! – глубокомысленно протянула ведьма. – Любишь же ты свою работу, мой милый!
– А что же ты не приглашаешь Инджерсолла и Саргасса? Они ведь тоже ратовали за отмену занятий? – ехидно поддела Эмили.
– Ну их к добрым богам! – поморщился Веттели. – Они подавляют меня своим авторитетом.
Мисс Фессенден сделала страшное лицо.
– А-а! Так значит, мы с Агатой для тебя не авторитет?
– Вы для меня больше чем авторитет! – заверил он, не задумываясь. – Вы для меня – смысл жизни! – и вспомнил, – надо бы ещё Гвиневру пригласить, только не знаю, как.
– Чтобы пригласить кого-то из фейри, надо позвать его по имени, – заметила мисс Брэннстоун между прочим, кажется, тема её не особенно занимала. – Я имею в виду, подлинное имя.
– Но я её подлинного имени не знаю, Гвиневрой она зовётся только на людях.
– Значит, остаётся лишь ждать, пока не явится сама.
… Веттели ждал целый день, всю ночь, ещё день. Гвиневра не появлялась. Он не видел её со дня их памятной экскурсии на ту сторону. Переселившись на зиму в школу, так подолгу она ещё ни разу не пропадала, хоть на минуту, но заглядывала каждый день.
В голову полезли нехорошие, тревожные мысли: про обитателей холмов, с которыми фея явно не в ладах, про «мелкий лесной сброд», который тоже вряд ли в восторге от её бесцеремонного поведения… Уж не вышла ли бедной Гвиневре их прогулка боком? Не навредил ли ей кто, не попала ли в беду, жива ли?
Он пошел в парк по заснеженной аллее, ещё хранящей отпечатки его собственных следов, оставленных той стороны. На голове у совы лежала высокая шапочка снега – здесь давным-давно никто не сидел.
Тогда он не выдержал и закрыл глаза. Он не знал, что нужно делать и как, и чем это для него закончится. Он даже не задумывался об этом, просто мучительно, до боли захотел оказаться на той стороне. Не глядя, сделал шаг, второй… Обо что-то споткнулся, полетел лицом вниз, руками в снег…
Не было огоньков – оно и понятно, до заката оставалось несколько часов. Но и без них было очевидно: это самая настоящая другая сторона! Аллея превратилась в звериную тропу, сова стала вести себя слишком уж оживлённо для каменной статуэтки, а «мелкий лесной сброд» завёл старую песню: «Ай! Чужой! Опять! Это наш лес, это наша дубрава! Ему не место здесь, пусть он уходит!» И некому было за него, бедного, вступиться. Ах, Гвиневра, милая, где же ты?!
– Эй! – крикнул Веттели громко, чтобы лесной народец его хорошо расслышал. – Я уйду! Но не раньше, чем вы ответите мне, куда подевалась фея, что на людях зовётся Гвиневрой! А не захотите сказать – наберу хворосту, разведу дымный костёр, буду напиваться дешёвым виски, орать на весь лес строевые песни и бить пустые бутылки о стволы вековых дубов! Так и знайте, господа! – для полноты картины следовало бы ещё добавить «и мочиться на нетронутый снег», но он постеснялся.
К счастью, лесные обитатели и без того сочли угрозу ужасной, ответ последовал незамедлительно. Сотни голосков звучали, звенели со всех сторон:
– Её здесь нет, уходи! Она в доме, в большом сером доме с волками, она там живёт, потому что зима. Ищи её там, а здесь её нет, нет, нет! Она любит тепло, она не вернётся до весны!
Утверждение показалось Веттели обнадёживающим, ведь известно: маленький народец никогда не лжёт. Раз сказали «живёт», а не «жила» – значит, так оно и есть, значит, худшего не произошло. Приободрившись, он на какой стороне был, той и побрёл обратно в школу.
И ничего, дошёл, хотя со стороны холмов в воздухе вдруг замелькали стрелы. Но на таком расстоянии они не могли причинить ему вреда, стрельбы была, скорее, предупредительной, дескать, не приближайся, чужой, иначе будет плохо. «Очень вы мне нужны, к вам приближаться!» – пробормотал Веттели сердито, и обстрел вдруг прекратился, будто его слова были услышаны за полмили. Неужели он такой безмолвно-громогласный?
Миновав крыльцо с яростно огрызающимися волками, в школу он вошёл, как всякий порядочный человек, через дверь. А дальше… Дальше надо было решать. Два боговых крыла, одно центральное, две трёхэтажные башни. Учительских жилых комнат, учебных аудиторий, дортуаров, служебных и подсобных помещений – не счесть. И как разыскать на этих немыслимых просторах одну-единственную крошечную фею, для которой укрытием может служить любая щель? Абсолютно безнадёжное дело из разряда стогов сена и игл!
Всё-таки Веттели решил не сдаваться. «Гвиневра – существо, склонное к эстетике, – сказал он себе. – Она не станет таиться по мышиным норам, по пыльным внутренним полостям межэтажных перекрытий, по кухонным углам, туалетным комнатам для мальчиков и тому подобным малопривлекательным местам. Поиски надо начинать с тех мест, где она любила бывать. Это, во-первых, моя собственная комната, во-вторых, кабинет естественной истории, в-третьих… что она ещё упоминала в разговорах? – он сосредоточился, припоминая. – Так. Кабинет профессора Инджерсолла, библиотека, танцевальный класс, кладовая с сушёными яблоками – знать бы, где таковая находится! Чердак?… Вот именно, чердак! Там, должно быть, пыльно и холодно, но говорят, из окна открывается великолепный вид… Ещё комната какой-то из классных наставниц, увлекающейся вышивкой гладью, центральный холл с парадным камином… Да! Самое главное: комната Огастеса Гаффина! Пожалуй, это её любимое место, раз уж ему была посвящена специальная экскурсия! С него-то и надо начинать. А там уж повезёт – не повезёт. По крайней мере, не придётся ругать себя за бездействие».