Враг невидим - Страница 83

Одним словом, Веттели был несказанно рад, что его собственная одержимость не подтвердилась. Ведь если бы он в присутствии Эмили повёл себя как Олсопп, ему бы потом только и оставалось, что наложить на себя руки со стыда. Хвала добрым богам, обошлось! И всё было бы прекрасно, если бы не одно «но»:

– Но всё-таки я чудовище?

Агата потупилась.

– Не хочу тебя огорчать, мальчик, но так оно и есть. В некоторых ракурсах ты выглядишь…гм… очень неважно. Пока живой – оно ещё не так страшно, но если, не допустите боги, помрёшь… В общем, из человеколюбия постарайся не делать этого никогда.

– Постараюсь, – вяло улыбнулся он. – А отчего же я такой? От природы?

Ведьма беспомощно развела руками.

– Ты знаешь, не разберу! Вроде бы, есть следы магического воздействия, но очень странного, незнакомого. Чары, абсолютно чуждые нашей оккультной традиции, совсем другая школа. Думается, восточная – очень уж затейливо всё переплетено… – она размышляла вслух.

– Восточная школа? А если это ещё одно проклятие? Я мог заполучить его при осаде Кафьота – тогда все чувствовали, что вокруг творится что-то дурное, черное. Нам не объясняли, что происходит, но потом стали относиться как к прокажённым. Вдруг это оно?

Мисс Брэннстоун с сомнением покачала головой.

– Два проклятия на одном носителе? Очень сомнительно. Обычно одни чары на другие не накладываются. Хотя, могли и наложиться, слишком уж у них разная природа…Ладно, закрывай глаза, поищем ещё. Только прошу тебя, на этот раз дыши нормально, а то мне кажется, что ты умер.

– Он всегда так цепенеет, если боится – вставила мисс Фессенден со знанием дела. – Жаль, боится не того, что следовало бы. Не обращайте внимания, Агата, я за ним слежу, – он почувствовал тонкие, но сильные пальцы на своём пульсе. – А говорить опять нельзя? – голос Эмили прозвучал жалобно, похоже, недавнее молчание далось ей нелегко.

– Теперь уже можно, – милостиво разрешила ведьма. – Только немного и по существу.

– Слушаюсь, мэм! – Эмили взяла под несуществующий козырёк.

Веттели решил так: раз ей можно разговаривать, значит, ему можно подглядывать.

– Конечно, можно, – согласилась Агата, не дожидаясь вопроса. – Мог бы и в первый раз смотреть. Просто бояться с закрытыми глазами легче.

– Я не боюсь, – сообщил он хрипло, – я привык.

Эмили успокаивающе погладила его по щеке.

Сначала было даже интересно.

Кровь у него больше брать не стали, осталась в пипетке от первого раза. Тринадцать красных капель упали и расплылись по дну небольшой прозрачной ёмкости – Веттели сперва показалось, будто это вазочка для варенья, но присмотрелся, и понял, что сделана она из слишком толстого стекла, обычная посуда такой не бывает.

А ведьма тем временем смешала кровь с водой из серебряного кувшина, поставила на огонёк спиртовки. Кипение началось удивительно быстро – и трёх минут не прошло. Жидкость бурлила и пенилась, а ведьма, сосредоточенно бормоча под нос что-то древнекельтское, добавляла в неё всё новые и новые компоненты. И с каждой каплей, с каждой щепоткой вещества зелье меняло цвет, и воняло всё отвратительнее, Веттели начало подташнивать.

Совсем худо стало, когда из чаши, до краёв полной чёрным варевом, повалил густой чёрный пар, повис облаком под потолком. Лунные шарики испуганно сбились в кучку, свет их сделался красным, того оттенка, что бывает у солнца, просвечивающего сквозь дым пожарища. А облако всё росло, густело, выпускало из себя длинные отростки-щупальца, явно вознамерившись дотянуться ими до Веттели. Тот испуганно вжался в подушку.

– Ничего, так и в первый раз было, только воняло меньше, – шепнула Эмили, поймав его панический взгляд. Она как всегда держалась очень спокойно, но была бледнее обычного и не отпускала его руки.

– Это из-за каркадановой мочи, – сочла нужным пояснить мисс Брэннстоун. – Колдовство-то восточное, пришлось добавить, уж потерпите, – голос её, ровный, домашний, ужасно не вязался с изменившимся почти до неузнаваемости лицом.

Веттели уже приходилось наблюдать, как ведьмы творят свои чары, и всякий раз он удивлялся их преображению: белые до синевы лица, кажущиеся очень тускло подсвеченными изнутри; дикого цвета глаза – чаще всего жёлтые, реже – изумрудно-зелёные или красные, как сейчас; чёрные, будто обугленные губы; чёрные волосы, ореолом топорщащиеся вокруг головы, зловеще змеящиеся локонами. И неважно, какой цвет присущ их хозяйке в быту, блондинка она, брюнетка или вовсе рыжая – чары всех красят под одно.

– Что, хороша? – усмехнулась ведьма. – Представьте, ни разу не видела себя такой. Стоит в момент работы подойти к зеркалу – оно вдребезги. Живописца, что ли, пригласить? – она отставила зловонное варево с огня и присела отдохнуть на край кушетки, машинально похлопывая Веттели по ноге, обычно так баюкают младенцев.

– Что, уже всё? – обрадовался тот. Но радость оказалась преждевременной.

– Какое там! – безнадёжно махнула рукой Агата, она явно собиралась что-то сказать, но медлила, тянула время. – Всё ещё только начинается. Да! – она, наконец, собралась с духом. – Короче, у меня для вас дурные вести, милые мои. Очень, очень дурные.

– Какие? Ну же, не тяните ради добрых богов! – нетерпеливо подалась вперёд Эмили, лицо её стало ещё бледнее, почти как у ведьмы.

Агата отвернулась, заговорила монотонно, глядя в плотно занавешенное окно.

– Ты верно догадался, мальчик. Твоя такхеметская зараза называется «кровь чёрных песков». Очень редкое и страшное восточное проклятие, вот уж не думала, что когда-нибудь с ним столкнусь. Между прочим, действие его отчасти схоже с обычным кельтским малахтом: в человеке заводится некая тёмная сущность и начинает медленно расти, выедая его душу, подчиняя его разум своей злой воле, и в конечном итоге, приводя к гибели. Но если в малахте на этом всё и заканчивается, по крайней мере, для данного индивидуума (несчастных потомков до седьмого колена в расчёт не берём), то «кровь чёрных песков» не оставляет человека и после смерти. Впрочем, к тому печальному моменту его уже и человеком считать нельзя, и о смерти можно говорить с большой долей условности, поскольку жертва такхеметских колдунов превращается в чудовищную, почти неистребимую нежить, несущую гибель всему живому на своём пути. Так-то, мальчик мой. Прости, но я должна была тебе это сказать.