Враг невидим - Страница 55

Пришла очередь Веттели хмуриться, слова феи его отнюдь не порадовали.

– Теперь знаю.

– А знаешь, так молчи. И даже не думай о том! – велела Гвиневра и погрозила пальчиком. – На самом деле, это большой секрет. Мне здорово достанется, если наши узнают, что я проболталась людям. Смотрите, не подведите меня, ведь я вам как родным открылась!

– Постараемся, – сдержано обещал Веттели за двоих. Он был расстроен: досадно, когда твои великолепные идеи терпят сокрушительный крах. Но может быть, ещё не всё потеряно?

– Скажи, кто-нибудь ещё в школе, кроме меня, употребляет безмолвную речь?

Фея наморщила лоб, припоминая.

– Да, есть такие. Несколько мальчиков, несколько девочек, но они глупы, и слушать их неинтересно. Профессор Инджерсолл, но его тоже неинтересно слушать, слишком уж он умный и погружённый в педагогику. Как начнёт рассуждать о воспитательных методиках и системах – тоска берёт. Ещё одна из классных наставниц девочек, такая молоденькая, рыженькая. Она думает только о том, как бы выйти замуж, и чахнет по твоему приятелю Токслею, ты ему при случае намекни, что бедняжка совсем извелась… Кто ещё? Да! Ещё, разумеется, бедный Огастес Гаффин, поэт. Вот у кого голова чем только не забита! Клад бесценный, а не голова! Между прочим, тебя он терпеть не может.

– Это я знаю, – вздохнул Веттели с сожалением. – Правда, так и не понял, за что.

– А ты постарайся понять, – Гвиневра задушевно похлопала его по плечу (для этого ей пришлось взлететь – и не поленилась же!). – Гаффин – личность творческая, тонкая, ему нужны поклонники и особенно, конечно, поклонницы. Он год за годом создавал, холил и лелеял свой, если так можно выразиться, «сценический образ» – вживался в него, срастался с ним, пока окончательно не превратился из миловидного, но вполне заурядного подростка в экстравагантного и экзальтированного, болезненно изнеженного юношу, чудака, оригинала, покорителя девичьих сердец. Ему нравится быть в центре женского внимания и сочувствия, нравится, чтобы им восхищались, и чтобы его жалели. И всё это у него было, он этого достиг, и женская половина Гринторпа легла к его ногам.

Но тут вдруг появляешься ты, весь такой трагически-романтический, изысканно-аристократический и вместе с тем опасно-брутальный, пропахший кровью и смертью. И акции бедняжки Огастеса стремительно летят вниз. Как, по-твоему, он должен это воспринимать?

– Я – брутальный?! – приятно удивился Веттели. – В самом деле?

– Ну… – фея отлетела на пару футов, оглядела его критически. – Скажем так. По сравнению с Огастесом Гаффином брутальный даже ты.

– Ах, да не слушай ты её! – воскликнула Эмили. – Брутальный, не брутальный – какая разница! Мне ты нравишься таким, какой есть. А на остальную часть Гринторпа ты, надеюсь, не претендуешь?

– Не претендую! – Веттели сделал рукой в воздухе некий жест, призванный продемонстрировать широту его трагически-аристократической натуры. – Я оставляю её Огастесу Гаффину, так ему и предайте при случае.

Фея сердито фыркнула.

– Тебе бы только насмешничать, а бедный юноша в самом деле жестоко страдает. Так и знала, что ты ничего не поймёшь! Не стоило и разговор начинать.

– Нет, почему же! – возразил Веттели, стараясь казаться серьёзным. – Я понял, что своим существованием уязвляю ранимую душу Огастеса Гаффина. Очень, очень жаль. Впрочем, если настоящий убийца не будет найден, у Огастеса есть все шансы навсегда избавиться от моего общества.

– Хочешь сказать, тебя повесят? – фея Гвиневра любила называть вещи своими именами.

Эмили изменилась в лице, хлопнула ладонью по столу.

– Всё! Ни слова больше! Никто никого не повесит, прах побери! Если эта эльчестерская ищейка уродилась клиническим идиотом, мы должны сами выследить и прикончить убийцу, чтоб кобели нагадили на его поганую могилу!

– Фью-ю! – присвистнула фея саркастически. – Вот это речь настоящей леди, тут уж не придерёшься! Твоя бабушка может тобой гордиться! Так ей и передам при встрече. Где она у тебя живёт? В Ицене?

– Не вздумай!!! – кажется, Эмили испугалась не на шутку. Что ж, основания у неё имелись: от не в меру активной и деятельной феи можно было ждать чего угодно, в том числе, визита в Ицен. – Моя бедная бабушка до сих пор пребывает в счастливой уверенности, что «бука» – это самое страшное из известных мне бранных слов. И не надо лишать её иллюзий!

– Ладно, – великодушно согласилась Гвиневра. – Бабушка твоя, тебе видней. А как мы станем разыскивать преступника? Лично я не умею, мне прежде не приходилось. Представьте, какая странность: среди нас, фей, никогда не бывает убийц!

И чего тут странного? Лично ему, Норберту Веттели, было бы гораздо сложнее представить себе фею-убийцу, нежели отсутствие таковой.

А ответить Гвиневре он не успел, и разговор остался незаконченным.

Пришла мисс Брэннстоун с маленьким, странно замшелым бочонком – казалось, он веками лежал в сыром погребе и насквозь проплесневел. Что-то не хотелось из него ничего пить, пусть даже настоящий волькширский эль.

– Не удивляйтесь, – ведьма поймала их недоумённые взгляды. – Он только снаружи кажется страшным, так и должно быть. Зато эль в нём хранится долгие годы, не прокисает даже в тепле. Гоблины – большие мастера по части бытовой магии, этого у них не отнять.

– Я слышала, они добавляют в свой эль жуков, – заметила фея со знанием дела. – Наливай!

– Не добавляют. Жуки сами падают туда, с дивной избирательностью.

…С жуками или без оных, но эль был великолепен. На просвет – как тёмный янтарь. На вкус – отдавал дубом и черносливом, а не рыжим ядом божьих коровок и не случайно съеденным в малиннике клопом, как ожидал Веттели, наслушавшийся разговоров феи с ведьмой.