Враг невидим - Страница 43

Эмили утвердительно кивнула.

– Появлялась Гвиневра, рассказывала всякие страсти. Будто бы этот кошмарный эльчестерский сыщик в клетчатом только что не калёным железом тебя пытает, всю душу вытряс и вообще… Это она сама так сказала: «и вообще». А уточнить не пожелала, только сделала страшные глаза. Конечно, наша Гвиневра – натура впечатлительная и склонная у гиперболе, но если хотя бы какая-то часть из её рассказа правда – это ужасно!.. Я принесла тебе клюквенного морса, налить? – такая уж была натура у мисс Фессенден, что сочувствие её не оставалось голословным, а всегда имело практическое выражение.

– Да, – ответил Веттели хрипло, он почувствовал, что в горле действительно пересохло до боли. – Да, это было ужасно! И пить я тоже хочу. Какое счастье, что ты пришла! Без тебя я бы просто пропал! – это было сказано с большим внутренним убеждением.

Морс был прохладным и освежающе-кисловатым. Веттели пил, Эмили глядела на него с умилением. А потом пожаловалась:

– Саргасс меня расстроил. Сказал, что у тебя бледный вид, поэтому он подозревает у тебя малокровие.

– Ну вот! Все меня сегодня в чём-то подозревают! Ты ему не верь, нет у меня никакого малокровия, это мой природный цвет… Он поэтому велел мне пить железо?

– Поэтому, – ответила Эмили, и спросила подозрительно. – А ты уже пил?

– Пил, – заверил Веттели, не моргнув глазом. Он ведь правду сказал – ещё в Такхемете, в полевом госпитале, его заставляли принимать какую-то бурую гадость, оставляющей во рту привкус ржавчины.

Но мисс Фессенден хоть и не умела читать мысли, однако, прозорливостью, похоже, не уступала Гвиневре.

– Когда? – был следующий вопрос.

Пришлось признаваться, что летом.

– Так я и думала! – торжествующе объявила Эмили. – Давай-ка, будь умницей, выпей при мне.

– Не могу, – Веттели сокрушенно вздохнул. – Не поместится. Я же на твоих глазах выпил три чашки морса. Неужели ты хочешь, чтобы я лопнул?

Но в том, что касалось медицины, Эмили была неумолима.

– Не бойся, не лопнешь. Ты даже не представляешь, сколь велики резервы человеческого организма! – утешила она, и пообещала коварно. – Если выпьешь – я тебя поцелую. По-настоящему! – в щёчку она его уже целовала.

– Правда? – после такого обещания Веттели готов был опустошить хоть всю Гринторпскую аптеку разом.

– Клянусь рогами божественного Цернунна! Пей!

…Это было прекрасно! А могло быть ещё прекрасней, если бы не знакомый голос из пустоты:

– О-о-о! Неужели, они, наконец, решились поцеловаться?! А я-то думала, до этого дойдёт не раньше первых чисел декабря! Надо же, как просчиталась! С ума можно сойти!.. Ай! Спугнула! Целуйтесь-целуйтесь, уже ухожу… хотя, нет, поздно. Сейчас постучит посланец от вашего директора и позовёт всех на совещание в учительскую комнату. Придётся отложить ваши нежности до лучших времён.

– Считается, будто гринторпские феи водятся в парке, – сердито заметила Эмили, глядя в пространство. – Очень спорное утверждение!

– Именно там они и водятся, – авторитетно заверила Гвиневра, спикировав на подоконник. – Никак не возьмут в толк, дурёхи, что зимой в школе гораздо комфортнее. Тепло, уютно, множество культурных развлечений…

Тут Эмили явно хотела вставить что-то ядовитое, но не успела. В дверь постучал «посланец».

– Коллеги! – в голосе профессора Инджерсолла звенело горькое отчаяние. – Нет нужды объяснять, по какому поводу мы с вами сегодня собрались. То, что произошло утром… – он запнулся – Ах, нет сил говорить! Давайте сразу к делу.

«Вот правильно», – подумал Веттели, он не любил долгих и красивых речей, и был рад, что в Гринторпе ими не увлекаются.

– Итак, снова случилось непоправимое. И если первое происшествие было расценено как несчастный случай, притом, скорее всего, ошибочно, то второе однозначно определено как убийство, жестокое и хладнокровное.

Гробовое молчание повисло в зале, похоже, для большинства присутствующих слова профессора стали новостью. Неужели они до сих пор питали какие-то иллюзии?

А Инджерсолл продолжал сурово.

– Простите, что вынужден вам это сказать, но таковы сегодняшние реалии. Убийца среди нас, коллеги. Это либо один из сотрудников школы, либо кто-то из близкого к ней окружения. Под подозрением каждый взрослый человек, каждый из вас, и я в том числе. Надёжного алиби, по заключению полиции, нет ни у кого.

Нет и уверенность, что сегодняшнее убийство было последним. Поэтому мы должны сделать всё возможное, чтобы обезопасить в дальнейшем наших воспитанников. Я, как директор Гринторпской школы, считаю необходимым пойти на крайние меры. С завтрашнего дня и до окончания расследования будут объявлены внеочередные каникулы, и все воспитанники будут распущены по домам. Сотрудникам школы наоборот, не рекомендуется покидать Гринторп без уведомления полиции. Пока ещё только «не рекомендуется». Но я надеюсь, что каждый из вас понимает всю меру ответственности, что на нас легла, и не станет осложнять работу полиции необдуманными действиями.

Молчание стало ещё тяжелее, к такому заявлению учителя не были готовы. Трудно сказать, о чём думал каждый из них в этот момент, а что касается Веттели, так ему стоило большого труда сдержать неделикатно-радостный возглас. Идею с внеплановыми каникулами он счёл великолепной, и даже бессовестно возмечтал, чтобы расследование тянулось как можно дольше.

К сожалению, не все были с ними согласны.

– Погодите, погодите, господин директор, – до отвращения знакомый голос раздался вдруг из дальнего угла. Оказывается, инспектор Поттинджер тоже присутствовал на собрании, сидел за развесистой пальмой в кадке, поэтому Веттели его и не заметил. Сама пальма принадлежала, конечно же, Киту Мармадюку Харрису, о чём свидетельствовала маленькая вывеска, сделанная его красивым округлым почерком: «Коллеги, убедительная просьба, листья руками не трогать и ствол не ощипывать. К.М.Х.» Судя по тому, что вышедший вперёд инспектор машинально катал что-то в пальцах, он всё это время именно ощипывал ствол, сдирая с него коричневые волоконца.