Враг невидим - Страница 28

К оглавлению

«Гвиневра» напустила на себя таинственный вид, загадочно прошипела прямо в ухо:

– Единорог! Скоро он придёт к водопою! И только девственница сможет его изловить! Нам с тобой он не дастся, не надейся!

Час от часу не легче!

– Добрые боги, зачем же нам его ловить?! Что с ним потом делать-то?!

Фея нервно заёрзала.

– Хочешь сказать, тебе в хозяйстве не нужен единорог? Ты уверен?

– Убеждён! – Веттели постарался, чтобы голос звучал как можно твёрже. – У меня и стойла для него нет, и вообще…

– Ну, может, оно и к лучшему, – не стала спорить «Гвиневра». – Тогда будем просто любоваться. Тем более, что девственницы у нас под рукой всё равно нет… Садись во-он в ту ложбинку, под куст и замри, иначе как бы он не проткнул тебя рогом. По-осени они всегда в дурном настроении.

Ждать пришлось не дольше пяти минут, потом он появился. Не пришёл – именно появился, соткался из белого, искристого тумана, повисшего над чёрной гладью пруда.

…В Такхемете водились каркаданны – близкие родичи настоящих единорогов. В них не было ровным счётом ничего романтического: крупное, рыжеватое копытное животное с кривым рогом во лбу и неуживчивым нравом. Скотина и скотина, одна из многих, служащих человеку. Судя по останкам костей, найденных на раскопках в песках и выставленных в Ганизском музее, в древние времена эти звери был так огромны и сильны, что легко могли поднять на рог слона. Современные же выродились, измельчали до размеров буйвола и были одомашнены арабами примерно в эпоху халифа Аладдина. Их и использовать стали, как буйволов, в качестве тягловой силы. Вонючего, шелудивого, с отпиленным рогом каркаданна, волокущего плуг или тяжело гружёную повозку, можно было встретить в каждой деревушке от Магриба до Машрика не реже, чем верблюда или осла, и булькающий пересвист каркадановых манков неизменно вплетался в многоголосый шум любого арабского города. Поэтому если бы кто-то ещё час назад спросил бы Веттели, видел ли он когда-нибудь единорогов – тот бы с чистой совестью ответил: «Конечно, что же их не видел? Обычное дело!» Только теперь он понял, сколь велика разница между «обычным делом» и тем великолепным созданием, что предстало перед ним во всей своей ослепительно-белой, сияющей красе.

Единорог был мощным и изящным одновременно, его шерсть искрилась как иней, грива и хвост ниспадали почти до земли красивыми волнами, витой рог казался вырезанным из янтаря или сердолика, тревожно подрагивали аккуратные уши, нервно переступали не по лошадиному раздвоенные антрацитовые копыта, фиалковый глаз косил озорно и зло.

Веттели сидел, затаившись, вздохнуть не смел из страха спугнуть чуткое животное. А бояться надо было другого: застигнутые врасплох единороги бывают очень свирепы и опасны. И ещё у них очень острый нюх, особенно на порох. Неважно, сколько времени прошло – день, месяц, год – порох они учуют. Конечно, маленькая лесная фея из гринторпской глуши не могла предупредить об этом своего спутника. Откуда ей было знать, что такое порох?

…Единорог шёл, низко пригнув голову к земле. По-бычьи раздувались ноздри, из них шёл пар. Глаза налились алым. Рог был нацелен на врага.

Веттели умел оценивать опасность и находить возможные способы её избежать. Он ясно видел: теперь такой возможности нет. От заросшей орешником лощинки до ближайшего дуба было пять шагов – не добежишь.

– Гвиневра! Можешь меня уменьшить до своего роста?

– Ай! Не успею, не успею! Он уже идёт!

Он шёл, наступал неотвратимо, как сама смерть. «Наверное, это и есть расплата за грехи войны, – спокойно, отстранённо думал Веттели, не отводя взгляда от янтарного рога. – Торжество справедливости, так и должно быть. Спасибо добрым богам, что напоследок подарили мне месяц чудесной жизни… Ах, как же символично – быть убитым единорогом в туманном осеннем лесу… Жаль только, если Эмили огорчится».

Справедливость не восторжествовала, Эмили огорчаться не пришлось.

Всего шаг отделял зачарованного зверя от его жертвы, Веттели уже чувствовал его горячее дыхание. Единорог чуть приподнял голову, прицеливаясь для удара… и вдруг отпрянул в ужасе, будто ужаленный змеёй. С жалобным ржанием поднялся на дыбы, развернулся, едва не задев Веттели белым боком, и галопом помчался прочь, рассыпаясь на искры, растворяясь в тумане на скаку.

Веттели долго смотрел ему вслед. Облегчения не было – лишь недоумение. Он чувствовал себя едва ли не обманутым.

– Ты видел, видел?! – фея возбуждённо запрыгала у него на плече. – Убежал! Он тебя испугался! Испугался! Знаешь, почему? Потому что ты не человек! Ты – кто-то злой и опасный, я тогда сразу поняла!

Вот тут Веттели, наконец, почувствовал, как душу холодной липкой паутиной опутывает страх. Наверное, он заметно изменился в лице, потому что фея сочла нужным его утешить. Встала на цыпочки, дотянулась до лица, чмокнула в щёку около уха:

– Ну что ты, не расстраивайся, милый! Я же всё равно тебя люблю, какой уж есть.

С нового года работы у Веттели заметно прибавилось.

Профессор Инджерсолл, наглядно убедившись в героическом прошлом своего нового сотрудника, решил, что его бесценный воинский опыт даром пропадать не должен. Пора его уже, наконец, передавать подрастающему поколению, как было запланировано в начале. И в ноябрьском расписании Веттели не без грусти обнаружил, что к естествознанию прибавились часы военного дела на двух старших курсах.

Морочить себе голову он пока не стал: собирался начать со строевой – с неё и начал. Казалось бы, что может быть проще? Оказалось, имеется своя специфика. Солдаты никогда не задают вопроса «зачем это нужно?». Про себя, конечно, думают, но вслух сказать не осмеливаются, делают, что велено и помалкивают. А школьники – те задают. И им надо отвечать, по возможности умно и без грубостей. За прошедший месяц окружающие привыкли воспринимать лорда Анстетта как воспитанного и интеллектуального молодого человека с прекрасными манерами, не хотелось этот образ разрушать. Но как быть, если с привычной для капитана Веттели армейской реальностью он вязался плоховато?