– Учимся обращаться с фламером, сэр.
– Кто позволил?
– К… капрал велел, – глаза парней начали наполняться слезами, до них стало доходить, что стряслась какая-то беда, но в чём их вина – не понимали.
– Капрал велел палить по живым людям?!
– Никак нет, сэр. Мы сами. Мишень же хорошая, сэр. Они ведь того… аборигены. Мы не по ним, мы рядом…
– Рядом?! А это? – он указал на мёртвого.
– Виноват, сэр! Нечаянно попали. Мы не хотели, промахнулись просто… Простите, сэр!
– Марш со стены! Неделя гауптвахты! – приказал он злобно, уже на ходу, видеть не хотелось их дурные перепуганные рожи. – Расстреляю в следующий раз!
…– И чего мы такого сделали-то? – жалобно проскулили за спиной.
Остановить тех троих было в его власти.
Но когда в Такхемете застал за похожим занятием не глупых мальчишек-рядовых, а вроде бы даже умного с виду подполковника, он уже не мог ничего ему приказать, а мог только прошипеть, блед нея от осознания последствий: «Сэр, это скотство – так поступать». Конечно, эти слова никого не остановили, а сам капитан Веттели был тут же, на глазах подчинённых, взят под арест. Дело чуть не дошло до разжалования в рядовые, спасибо, вмешался полковник Финч. Остался Веттели при своём звании, только дослуживать отправился под Кафьот…
– И ты решил, что должен отвечать за всех разом? Нет, милый мой. Грехи у каждого свои, ими ни с кем не делятся, и чужие на себя не берут.
Наверное, Агата была права, но на него напало желание спорить.
– У меня и своих грехов достаточно. Я лично столько народу перебил ради интересов Короны – на целое кладбище хватило бы.
– Война есть война, она диктует свои условия. Перестань думать о прошлом, винить себя в том, в чём ты не виноват, и искать взаимосвязи там, где их нет.
Не исключено, что слова её были не простыми, а подкреплёнными колдовством. Настро ение Веттели переменилось так резко, что он даже подскочил.
– Верно! Взаимосвязи нужно искать там, где они есть! – выпалил он, осенённый, если не сказать, ошеломлённый внезапной догадкой. – Агата, вы самая старая и мудрая из всех женщин на этом свете! – подумал и добавил, – и из всех остальных людей тоже! – ещё подумал, и понял, что умнее было бы вообще ничего не говорить.
К счастью, мисс Брэннстоун обижаться не стала, видимо, списала его бестактность на временное помрачение разума вследствие душевных страданий.
…Он совсем не спал в ту ночь. Лежал, подмерзая, должно быть, на нервной почве, и удивлялся, как мог он всё это время быть таким слепым. А главное, он и продолжал бы оставаться слепым, если бы не покойный дядюшка Уильям – единственная «взаимосвязь», существующая в деле о гринторпских убийствах.
Отсутствие подозреваемого в досягаемой близости от места преступления в момент преступления – это, конечно, неопровержимое алиби. Но только если не принимать в расчёт венефикар – удивительное достижение современной цивилизации, позволяющее перемещаться в пространстве со скоростью 50 миль в час, и прямую норренскую дорогу, соединяющую Гринторп с Годдар-холлом в обход Эльчестера.
Почему об этом не подумал инспектор Поттинджер, исключая его из списка подозреваемых? Наверное, просто в голову не пришло – не привыкло ещё человечество к таким немыслимым скоростям. К тому же, хозяином чудо-техники являлся директор Инд жерсолл, а в то, что на самом деле в нём разъезжал совсем другой человек, полиция как-то не вникла.
Почему об этом не сразу подумал Норберт Реджинальд Веттели? Должно быть, потому, что не хотел верить. Как мог он винить в страшных преступлениях человека, который по большому счёту, спас ему жизнь? Это было бы чёрной неблагодарностью, разум до последнего со про тивлялся, не желал замечать очевидного. Будто затмение нашло. Но теперь, наконец, настало время взглянуть правде в глаза.
Фердинанд Токслей был убийцей.
Собственно, никто другой быть им просто не мог.
И если бы Веттели дал себе труд как следует подумать головой, вместо того, чтобы чертить дурацкие схемы и таблицы и верить на слово тупице-полицейскому, он понял бы это с са мого начала, и многих бед удалось бы избежать. «Идиот! – бранил он себя. – Болван слабоумный! Да вы с Поттинджером два сапога пара, даром, что один – неотесанный пьяница, а другой – лучший, видите ли, выпускник!» – в таком духе.
Пожалуй, не только Веттели мучился бессонницей в ту ночь: очень трудно заснуть, когда рядом кто-то пусть и безмолвно, но очень громко страдает и ругается. Но надо отдать должное магическим обитателям Гринторпа – ни один его потом не упрекнул.
А у него самого к утру сложилась в уме чёткая и ясная картина всех гринторпских преступлений.
Всё начиналось ещё в субботу вечером, когда любящий племянник после уроков отправлялся навестить больного дядюшку на директорском венефикаре. Ехал себе не спеша, чтобы все в округе видели: водитель из лейтенанта не бог весть какой, больше двадцати миль в час не выжимает.
В поместье же он, скорее всего, и вовсе являлся пешком, якобы, с омнибуса. А чудо техники хоронил где-нибудь в удобном месте, чтобы под рукой, но не на виду.
Весь выходной напролёт Фердинанд проводил в обществе престарелого родственника, а в понедельник с утра пораньше выходил на свою обычную двухчасовую прогулку, которой не пренебрегал никогда, даже в самую дурную погоду.
Поселившись в Гринторпе, Веттели, знавший своего лейтенанта как большого сибарита, отнюдь не склонного к ранним подъёмам и добровольным физическим усилиям, первое время, помнится, ещё удивлялся, с чего вдруг тот пристрастился к укрепляющим процедурам? Решил, положение обязывает: учитель гимнастики должен подавать ученикам личный пример спортивного образа жизни… Выходит, воспитание молодёжи тут было ни при чём. Про сто Токслей уже тогда начал подготовку к убийствам. Он нарочно постарался, чтобы об этой его утренней привычке стало известно всем, поэтому слуги в дядюшкином поместье не обратили никакого внимания на очередную отлучку хозяйского племянника, и упоминать о ней в раз говоре с полицией не сочли нужным. Откуда им было догадаться, что тот не пеший моцион по живописным окрестным рощам совершал, а мчался в венефикаре навстречу новым злодеяниям?